В главе 2 мы обсуждали сохраненную церковным историком Евсевием выдержку из Пролога к «Объяснению логий[499]Господних» Папия Иерапольского — и обнаружили причины весьма серьезно отнестись к тому, что сообщает Папий о соотношении евангельских преданий с рассказами очевидцев. В этом отрывке Папий говорит только об устной информации, однако дальше в своем Прологе[500],по–видимому, обсуждает и известные ему письменные Евангелия. Евсевий, который, несмотря на свои сомнения в догматической надежности Папия, по всей видимости, высоко оценил, по крайней мере, то, что писал последний о происхождении Евангелий, цитирует два отрывка, относящихся к Евангелиям от Марка и от Матфея. Сообщения о Марке Папий приписывает «Старцу» — возможно, Старцу Иоанну, ученику–долгожителю, упоминание о котором у Папия мы уже обсуждали в главе 2. От него ли исходят и замечания о Евангелии от Матфея — трудно сказать с определенностью, однако судя по расположению этих отрывков у Евсевия, это вполне возможно[501].Вот эти отрывки вместе с вводными фразами Евсевия:
Теперь к его [Папия] утверждениям, процитированным выше, мы должны добавить предание о Марке, написавшем Евангелие, изложенное в таких словах:
Старец рассказывал: Марк, будучи переводчиком(herm?neut?s)Петра, аккуратно записал все, что он [Петр?] мог припомнить — хотя и не по порядку(ou mentoi taxei) -о том, что говорил и делал Господь. Ибо он [Марк] не слышал Господа и не сопровождал[502]Его — но позже, как я сказал, [слышал и сопровождал] Петра, который преподавал свое учение в форме хрий, не стремясь составлять упорядоченное собрание(suntaxin)логий Господних. Следовательно, Марк ничего дурного не сделал, когда записал некоторые отдельные рассказы в точности так, как он [Петр?] их извлекал из памяти. Ибо единственная его забота была о том, чтобы ничего не опустить и не исказить из слышанного.
Вот что рассказывает Папий о Марке. О Матфее же говорится следующее:
Итак, Матфей расположил логии по порядку(sunetaxato)на еврейском языке(hebraidi dialect?),а дальше каждый их переводил, как мог(Евсевий,Церковная история, 3.39.14–16)[503].
Слова Папия — древнейшее прямое заявление о том, что за Евангелием от Марка стоит учение Петра. Неудивительно, что в течение первых 100–150 лет научного изучения Евангелий этот отрывок подвергался внимательнейшему изучению и анализу. Некоторые ученые до сего дня относятся к нему очень серьезно и полагают, что перед нами важноесвидетельство о происхождении Евангелия от Марка[504];однако в целом в XX веке возобладало мнение, что это свидетельство не имеет никакой исторической ценности. Согласно такому широко распространенному взгляду, Евангелие, конечно, может быть связано с каким–то Марком — однако нет никаких причин полагать, что подразумевается новозаветный Иоанн Марк (из Деяний и Посланий), поскольку это латинское имя(Marcus)было широко распространено как среди римлян, так и среди греков(Markos).Мы знаем от Евсевия, что Папий цитировал Первое послание Петра(Церковная история, 3.39.17),по всей видимости, как доказательство тесной связи Петра с Марком, известным из Нового Завета. Предполагается, что Папий, желая придать апостольский авторитет Евангелию, написанному каким–то неизвестным Марком, использовал 1 Петр 5:13 для отождествления этого Марка с другом Петра, а затем придумал связь между Евангелием и Петром[505].
Однако есть причины, по которым стоит рассмотреть рассказ Папия о Марке более внимательно. Прежде всего, в главе 6 мы показали, что само Евангелие от Марка, с помощью литературного приема«inclusioочевидца», указывает на Петра как на основного информатора–очевидца при создании этой книги, и что Лука и Иоанн, по всей видимости, распознали данный прием и поняли его значение. Это, пожалуй, самое серьезное основание вернуться к словам Папия. Однако вдобавок мы привели в главе 7 дополнительные текстуальные свидетельства, указывающие, что повествователь в этом Евангелии часто принимает точку зрения Петра. Более того: мы обнаружили, что информация Папия, приведенная в предыдущем отрывке у Евсевия и рассмотренная нами в главе 2, вполне достоверна и соответствует другим свидетельствам, в том числе свидетельствам самих Евангелий.
Наконец, Папий утверждает, что приводит не собственное мнение о происхождении Евангелия от Марка, а передает то, что «рассказывал Старец». Если (как можно полагать)имеется в виду Старец Иоанн, ученик Иисуса, известный нам по предыдущему сообщению Папия, то о создании Евангелия от Марка он едва ли мог рассказывать позднее 100 года н.э. Если Папий верно передает сказанное, то перед нами — свидетельство относительно ранней датировки, исходящее от человека, который по своему положению вполне мог знать, как Евангелие от Марка соотносится с устным учением Петра. Разумеется, не стоит уповать на то, что Папий цитирует слова Старца буквально. Он ведь ссылается не на какие–то конкретные слова, сказанные по определенному случаю, а на то, что Старец вообще «рассказывал» на эту тему. Некоторые ученые пытаются вычленить в словах Папия цитату из Старца, а все остальное представить как собственный комментарий Папия к этой цитате. Однако нелегко делить материал таким образом[506].Скорее всего, Папий дает собственный парафраз слов Старца, отложившихся у него в памяти. Мы не можем сказать, где кончается сообщение Старца и начинаются глоссы самого Папия; однако ясно, что (если Папий все это не выдумал) Старец говорил о том, что в Евангелии от Марка отражено учение Петра. В этом случае едва ли основой для предположения, что автор Евангелия от Марка был связан с Петром, стал 1 Петр 5:13. Тогда Папий цитировал бы этот стих, а не пересказывал бы слова Старца. Мысль, что слова Старца попросту вымышлены Папием, дабы поддержать его собственную идею, что Евангелие от Марка связано с учением Петра, обличает безудержный скептицизм. Почему же, спрашивает Клифтон Блэк, если сама эта мысль возникла у Папия исключительно на основе 1 Петр 5:13, «он приписал это предание не самому Петру — прославленному апостолу и предполагаемому автору послания, а какому–то малоизвестному пресвитеру Иоанну?»[507]Для сомнения в том, что Папий узнал о связи Петра с этим Евангелием от Старца Иоанна, нужны более веские основания.
Евангелист Марк как переводчик апостола Петра
Точный смысл сообщения Папия о происхождении Евангелия от Марка обсуждался в нескольких различных аспектах. Первый вопрос, требующий прояснения, — что значит, что Марк был «переводчиком Петра»? Греческое существительноеherm?neut?sродственно глаголуherm?neu?,который Папий использует позже, в сообщении о Евангелии от Матфея («каждый переводил, как мог»). Оба слова могут иметь два значения: (1) перевод с одного языка на другой; (2) объяснение и истолкование. Что имел в виду Папий (или Старец, чьи слова он пересказывает) — переводил ли Марк слова Петра или же разъяснял его учение? Хотя многие ученые склоняются ко второй версии, то, о чем говорит Папий дальше, делает это предположение маловероятным. Весь абзац посвящен утверждению, что Марк точно воспроизвел в своем Евангелии то, что слышал от Петра. Таким образом Папий оправдывает то, что иначе стало бы серьезным недостатком этого Евангелия — отсутствие «порядка». Марк всего лишь записал то, что рассказывал Петр — и не претендовал на большее. Акцент на этом гораздо более естественно сочетается с наименованием Марка «переводчиком», чем с предположением, что он был свободен истолковывать учение Петра, как ему вздумается.
Требовался ли Петру переводчик? Многие ученые полагают, что нет, поскольку Петр наверняка говорил по–гречески. Напоминая, что юность Петр провел в Вифсаиде, в преимущественно языческом окружении, Маркус Бокмюэл пишет: «Весьма вероятно, что Петр, выросший в среде иудейского меньшинства, прекрасно говорил на обоих языках»[508].Более того, Петр легко мог улучшить свой греческий в ходе проповеднического служения. Однако, несмотря на это, возможно, он предпочитал учить с помощью переводчика, способного передать его слова на более правильном и естественном греческом языке; и таким переводчиком вполне мог стать Иоанн Марк, происходивший из Рассеяния и, по–видимому, получивший образование в Иерусалиме[509].
Другое предположение — что Марк мог сопровождать Петра в Риме и переводить его проповедь на латынь — не столь правдоподобно, поскольку греческий язык в Риме был широко распространен и оставался языком римской христианской общины на протяжении всего II века. Итак, Марк переводил слова Петра с арамейского на греческий: это может означать, что он занимался этим всякий раз, когда Петр проповедовал в грекоязычном контексте — или же, что он перевел слова Петра только однажды, когда их записывал. Возможно, Папий имеет в виду именно последнее. Можно предположить, что в устной проповеди Петра удовлетворял его грубоватый греческий — однако, когда дошло до записи, он предпочел говорить на родном арамейском и позволить Марку перевести свой рассказ на более точный и легко читаемый греческий язык. Стоит вспомнить, что даже иудейский историк Иосиф Флавий, без сомнения, хорошо владевший греческим языком, пользовался в работе услугами секретарей, помогавших ему писать на прекрасном литературном греческом(Против Anuona, 1.50).Греческий язык у Марка совсем не литературен — однако вполне возможно, что он намного лучше греческого языка Петра, так что при записи учения Петра Марк оказал апостолу большую услугу.
Если именно так понимал ситуацию Папий, это открывает перед нами картину, несколько отличную от той, которую часто видят в словах Петра ученые. В этом случае не следует считать, что Марк «работал» у Петра устным переводчиком, а затем, уже по собственной инициативе (до или после смерти Петра — неизвестно), сел и записал все, что запомнил из его рассказов (неизвестно, сопровождая или не сопровождая их своими дополнениями). Скорее, Папий полагал, что Петр и Марк однажды вместе занялись записью речений и деяний Иисуса, о которых Петр обычно рассказывал[510].Петр диктовал, а Марк переводил и записывал[511]. (Как мы. увидим далее, если это верно, то Папий говорит о нескольких или даже многих случаях, когда Петр передавал какие–то предания об Иисусе, а Марк записывал их в переводе на греческий; поэтому за то, в каком порядке эти предания расположены в Евангелии, несет ответственность Марк, а не Петр.)
Однако, прежде чем проследить мысль Папия дальше, упомянем о третьем возможном понимании терминаherm?neut?s.Как мы уже видели, это слово может обозначать либо переводчика, либо толкователя, того, кто разъясняет чужие слова. Однако Иозеф Кюрцингер полагает, что в этом случае оно означает всего–навсего посредника, сообщающего чужие слова: Марк передавал то, чему учил Петр. В своем понимании он опирается на значение глаголаherm?neu?в терминологии риторов[512].Основное достижение Кюрцингера — выдвинутая им гипотеза, что в процитированных Евсевием отрывках Папий использует терминологию античного литературоведения и риторики. В главе 2 мы уже приняли его предположения относительно того отрывка, который разбирали там. Далее мы увидим, что гипотеза Кюрцингера оправдывает себя и по отношению к дальнейшим словам Папия о Марке. Однако в этом конкретном случае предположение Кюрцингера трудно принять. Оно, безусловно, соответствует общему смыслу слов Папия — тому, что Марк точно воспроизвел сказанное Петром. В этом отношении предположение Кюрцингераукладывается в контекст не хуже, чем значение «переводчик». Более того: в рассуждениях о композиции литературного произведения глаголherm?neu?действительно использовался в значении «передавать» или «выражать»; теми же значениями обладали прилагательноеherm?neuticosи существительноеherm?neia (см., например, Лукиан,Как надо писать историю, 24, 34, 43).Однако в этих случаях все эти слова «относились к внутреннему процессу, посредством которого человек выражает свои мысли в словах»[513],а не к передаче одним лицом слов другого лица. Еще более важно, что у нас нет свидетельств об употреблении словаherm?neut?sв значении «передающий чье–либо чужое учение». Значение же «переводчик» не только обычно и общеизвестно, но и выглядит в этом контексте намного более естественным.
Вполне сочетается с ролью Марка как простого переводчика сообщение Папия, что «единственная его забота была о том, чтобы ничего не опустить и не исказить из слышанного». Перед нами вариант обычной формулы, при помощи которой автор заверяет, что ничего не упустил и ничего лишнего не добавил[514].Это клише особенно часто употреблялось в историографии. Оно могло описывать наиболее надежные показания очевидцев (Лукиан,Как надо писать историю, 47),верность историка своим источникам (Дионисий Галикарнасский,De Veterum Censura, 5)или его стремление припомнить все важные детали, касающиеся описываемых событий, однако не добавлять ничего излишнего (там же, 8). Но важно отметить, что та же формула могла применяться и к работе переводчика.
Так, например, Филон, описывая работу греческих переводчиков Пятикнижия (в составе Септуагинты), отмечает: они ясно сознавали, что должны «ничего не опускать, ничего не прибавлять, ничего не изменять, но точно сохранить изначальную форму и образ» (Филон,Жизнь Моисея, 2.34)[515].Латинский автор, писавший под именем Корнелия Непота, заявляет:
Будучи по делам в Афинах, я обнаружил там историю Дария Фригийца, написанную его собственной рукой. Она мне чрезвычайно понравилась, и я перевел ее строка за строкой. Я считал, что не следует ничего опускать и ничего добавлять, чтобы история не выглядела как моя собственная[516].
Здесь переводчик стремится убедить читателей, что они могут положиться на его воспроизведение источника. Выйдя за пределы своей переводческой задачи, он поставилбы между описываемой реальностью и читателями дополнительный слой искажений и помех.
Именно об этом говорит Папий: он хвалит работу Марка за то, что его подход позволяет читателям напрямую соприкоснуться с устным учением Петра. Марк не создает вторичный источник, отдаляющий читателей от описываемых событий, а дает им возможность прикоснуться к первичному источнику — словам Петра. То, что Папий изменяет обычную формулу и говорит, что Марк ничего не опустил и неисказил,едва ли следует понимать в том смысле, что Марк что–то прибавил. Папию, очевидно, нравится варьировать стандартные клише — то же мы видели во фрагменте, обсуждаемом в главе 2, когда обычное выражение «живой голос» Папий заменил на уникальное «живой и пребывающий голос». Однако эти вариации — не только вопрос литературного стиля. В данном случае Папий изменяет привычное выражение, чтобы подчеркнуть то, что хочет сказать. Переводчик, прибавляющий к переводимому тексту что–то «от себя»,искажаеттекст. Папий говорит не о дополнительных преданиях, услышанных Марком не от Петра, а из какого–то иного источника, но о том, что Марк мог бы исказить предания Петра,выйдя за пределы своей переводческой задачи и начав разукрашивать их собственными дополнениями.
Переводчики в древности не всегда стремились к точности перевода. Приведем знаменательный, но далеко не исключительный пример[517]:Иосиф Флавий называет свою историю еврейского народа — «Иудейские древности» — не более и не менее чем переводом иудейских Писаний(Иудейские древности, 1.5, 14; 4.196).Приведем пример, аналогичный цитированному выше пассажу из псевдо–Непота:
Но пусть никто не упрекнет меня за то, что я описываю в своем труде все эти события так, как рассказывается о них в древних книгах, ибо с самого начала моей Истории я обезопасил себя от тех, кто готов искать в моем рассказе недостатки или пороки, и сказал, что я лишь перекладываю(metaphrazein)книги евреев на греческую речь, и пообещал передать их содержание, ничего от себя не прибавляя к рассказу и ничего из него не упуская(Иудейские древности, 10.218;см. также 1.17; 6.196; 14.1; 20.260–263)[518].
Разумеется, это далеко от буквальной истины. По сравнению с Еврейской Библией, Флавий регулярно и пропускает целые эпизоды, и расцвечивает повествование разнообразными деталями. В таких пассажах, как процитированный, он просто повторяет общие места историографии, которые не принимает всерьез[519].Кроме того, Иосиф использует слова (здесь —metaphraz?,в 1.5 —metherm?neu?),которые, как и Папиевherm?neut?sприменительно к Марку, предоставляют «переводчику» право парафраза. Возможно, Папий оставляет такое право и за Марком. Однако, как и Иосиф, Папий подчеркивает, что «переводчик» не вносит в текст существенных изменений. И кажется, в отличие от Иосифа, относится к своим словам серьезно.
Причина этого открывается нам, едва мы вспоминаем фрагмент Пролога Папия, рассмотренный нами в главе 2. Там Папий, объясняет, почему он собирал Евангелия в их устной форме, и свой интерес к ним так: «Я понимал, что книги не принесут мне столько пользы, сколько живой, остающийся в душе голос» (Евсевий,Церковная история, 3.39.4).Мы показали, что здесь не имеется в виду какое–либо принципиальное превосходство устных источников над письменными. Скорее, речь идет об историографической практике, согласно которой хороший историк пользуется в своей работе непосредственными свидетельствами очевидцев. Для Папия предпочтителен «живой,остающийся в душе»голос, то есть устные беседы с живыми свидетелями событий. Подобное свидетельство очевидцев, даже если Папий получил его из вторых или третьих рук, предпочтительнее письменных источников, поскольку последние могут быть искажены или подделаны (то есть лживо приписаны очевидцу)[520].Пока очевидцы живы, пока можно расспросить и их самих, и вторых лиц, передающих их слова, — такое предпочтение осмысленно; однако оно теряет смысл, когда никого из очевидцев не остается в живых (как и было к тому времени, когда Папий писал свой Пролог). Поэтому в Прологе Папию необходимо было объяснить, до какой степени письменные Евангелия являются адекватной заменой устных рассказов очевидцев. В случае с Марком, хотя сам Марк не был очевидцем, он передавал свидетельство Петра точно так, как Петр рассказывал. Папий изображает Марка всего лишь переводчиком, со скрупулезной точностью передающим устное свидетельство Петра, поскольку в этом случае его Евангелие свободно от искажений, вносимых «переводчиками», также претендующими на передачу свидетельства очевидцев. Евангелие от Марка в изображении Петра — это почти что текст, написанный очевидцем, и, следовательно, наилучший исторический источник, на какой можно рассчитывать в период, когда никого из очевидцев уже нет в живых.
Все, что запомнил Петр
Итак, я полагаю, что Папий называет Марка переводчиком Петра не в том смысле, что он постоянно переводил его устную проповедь, но в том, что Марк выполнял работу переводчика, когда они вместе с Петром записывали его учение. Подтверждение или опровержение этой гипотезы отчасти зависит от значения двух других фраз в сообщении Папия. Согласно вышеприведенному переводу, Марк «аккуратно записал все, что онмог припомните (emn?moneusen)»и «записал отдельные рассказы в точности так, как онизвлекал их из памяти (apemn?moneusen)».Кроме того, в переводе я предположил, что субъектом обоих этих действий — «мог припомнить» и «извлекал из памяти» — может быть Петр. Однако это спорно: многие исследователи полагают, что припоминающий — Марк. Грамматически возможно и то, и другое. Эти две фразы очень похожи, так что логично предположить, что в обеих имеется в виду одно и то же действующее лицо. В первом случае порядок слов в предположении помогает отождествить это лицо с Петром. Однако, что еще более важно, если это не Петр,то фраза теряет желательный для Папия смысл — она больше не означает, что Марк записал учение Петра. Более того: как мы уже видели, все предложение имеет целью подчеркнуть, что Марк записал именно то, что говорил Петр. Фраза «Марк записал то, что помнил Петр» передает эту мысль намного лучше, чем «Марк записал то, что запомнил изслов Петра»[521].Как показывает последняя фраза отрывка, задача Марка состояла в том, чтобы записатьвсе, что он слышал.Через весь отрывок проходят взаимодополняющие роли Петра и Марка: Петрвспоминал —Маркслушал и записывал.Далее, стоит отметить, что Папий использует две формы глагола «вспоминать»: в первом случае —mn?moneu?,во втором — намного более редкую форму с приставкойаро: apomn?moneu?.Вполне возможно, что они используются как взаимозаменяемые и оба относятся к тому, что вспоминал Марк; однако значение второго ближе к «рассказывать по памяти». Бессмысленно говорить, что Марк «записал отдельные рассказы в точности так, как он, Марк,рассказывал их по памяти»[522]—однако фраза становится вполне осмысленной, если предположить, что «Марк записал отдельные рассказы в точности так, какПетр рассказывал их по памяти»[523].
В этом случае аористные формы как глаголов письма(egrapsen, grapsas),так и глаголов воспоминания(етп?топешеп, арет?зтопеиъеп)указывают на неоднократные случаи, когда Петр припоминал и рассказывал о том, что помнил, а Марк слушал, переводил и записывал. Эти аористы контрастируют с имперфектомepoieito («Петрпреподавалсвое учение в формехрий»),указывающим на обычную методику проповеди Петра. Поскольку таким образом Петр обычно преподавал свое учение о речениях и деяниях Иисуса, естественно, что так же он рассказывал о них Марку, когда Марк хотел это записать.
Если верно, что глаголapomn?moneu?Папий использует в смысле «рассказывать по памяти», и субъектом этого действия является Петр, то здесь стоит сделать терминологическое замечание. От этого глагола происходит существительноеapomn?moneumata,означающее «воспоминания» или «мемуары». Это слово используется в названиях литературных произведений, самое известное из которых — «Воспоминания» Ксенофонта оСократе[524].Как правило, это мемуары, написанные знакомым какого–либо знаменитого человека, чаще всего философа[525].Стоит процитировать введение Ксенофонта к основной части его труда: «Я хочу показать, как обогащал Сократ своих спутников своими словами и делами, и для этого расскажу о стольких из них, сколько запомнил(diamnemoneus?)» (Восп. 1.3.1). Перед нами яркая параллель (не столько лексическая, сколько смысловая) с замечанием Папия обо «всем, что [Петр] мог припомнить… о том, что говорил и делал Господь». Безусловно, это не прямая реминисценция из Ксенофонта, а, скорее, стандартное клише, обычное для такого рода произведений. Однако оно означает, что, используя глаголapomn?moneu?,Папий мог воспринимать воспоминания Петра, записанные Марком, какapomn?moneumataПетра об Иисусе[526].Возможно, перед нами еще один пример использования Папием технической или близкой к технической терминологии из области риторики и античного литературоведения.
Однако самое замечательное совпадение — почти буквальное повторение Папиеваapomn?moneu?по отношению к Петру в замечании Иустина Мученика (около середины II века) о том, что Евангелие от Марка представляет собойapomn?moneumataПетра(Диалог, 106.3)[527].Это единственный случай, когда Иустин называет конкретное Евангелие воспоминаниями конкретного очевидца; однако он часто называет Евангелия в целом«apomn?moneumataапостолов» (1Апология, 66.3; 67.3;а также тринадцать раз в «Диалоге» 107–117). Такое наименование обращает на себя внимание, поскольку обычно словоapomn?moneumataупотребляется в сочетании с их «главным героем», а не с автором (например: Ксенофонт написал«apomn?moneumataСократа»). Однако это необычное лексическое сочетание понятно. Иустин думал о Евангелиях как о «воспоминаниях» апостолов–очевидцев, в случае Евангелия от Марка — как о «воспоминаниях» Петра. Маловероятно, что он заимствовал это определение из разбираемого нами отрывка Папия, где использование словаapomn?moneu?выглядит слишком случайным, чтобы создать такое определение[528].Принято считать, что определение Евангелий какapomn?moneumataу Иустина связано с той значимостью, которую имели для него Ксенофонтовыapomn?moneumataо Сократе[529];однако, хотя Иустин один раз ссылается на труд Ксенофонта (2Апология, 11.2–3) и, очевидно, высоко оценивает Сократа, он ни разу не упоминает книгу Ксенофонта по названию. Возможно, она оказала определенное влияние на то, как Иустин воспринимал Евангелия; однако, по всей видимости, использование словаapomn?moneu?у Иустина, как и у Папия, связано с его устоявшимся употреблением.
В одном случае Иустин упоминаетapomn?moneumata,«составленные(syntetachthai)его апостолами и теми, кто сопровождал их»(Диалог, 103.8;ср. слова Папия о том, что Марк «сопровождал» Петра). Возможно, в этих словах звучит отзвук Пролога к Евангелию от Луки (Лк 1:1, 3). Полагал ли Иустин, что одни Евангелия составлены апостолами (Матфей и Иоанн?), а другие — их спутниками (Марк и Лука)? Или же он считал, что Евангелие от Марка составлено апостолом (Петром?), как и Евангелиеот Матфея?[530]Или что это Евангелие составлено двумя людьми — апостолом (Петром) и его последователем (Марком)? Скорее всего — поскольку Евангелие от Марка, по всей видимости, всегда носило название, приписывающее его авторство Марку[531]— он, как и Папий, полагал, что Евангелие от Марка содержит в себе воспоминания Петра, записанные Марком. Однако, если Иустин сознательно употребил глаголsyntetachthai (syntass?,буквально — «приводить в порядок»), то, значит, он не разделял мнения Папия (которое мы обсудим далее), что Евангелию от Марка недостает композиционной упорядоченности(syntaxis).
Евангелие от Марка как проповедь Петра
Мы уже упоминали о том, что Иустин Мученик называл Евангелие от Марка «воспоминаниями»(apomn?moneumata)Петра(Диалог, 106.3),и отмечали связь этого описания со словами Папия, что Марк «записал отдельные рассказы так, как Петр извлекал их из памяти(apemn?moneusen)».Поскольку Иустин регулярно называет Евангелия в целом «воспоминаниями апостолов» и у Папия это слово в применении к Евангелию от Марка также не выглядит чем–то необычным, не стоит предполагать, что Иустин в своей характеристике этого Евангелия как воспоминаний Петра зависит от Папия. Более вероятно, что к тому времени, когда Папий писал свою книгу, это Евангелие уже называли «воспоминаниями Петра», и в словах Папия звучит отзвук этого определения.
Более поздние определения Евангелия от Марка как записи проповедей Петра — в «Каноне Муратори»[600],у Иринея Лионского, Климента Александрийского, в так называемом антимаркионитском Прологе к Марку — возможно, отражают точку зрения Папия и не являются независимыми свидетельствами о широко распространенной традиции. Однако есть два любопытных примера, в которых,возможно,такие свидетельства содержатся. Мы в этом не уверены — однако эти примеры стоит обсудить, поскольку они, как правило, в этой связи не упоминаются.
Один из них — речение 13 из Евангелия от Фомы:
Сказал Иисус своим ученикам: «Сравните Меня с кем–нибудь и скажите, кому Я подобен».Симон Петр сказал Ему: «Ты подобен праведному ангелу».
Матфей сказал Ему: «Ты подобен мудрому философу».
Фома сказал Ему: «Учитель, уста мои не в силах вымолвить, кому Ты подобен».
Иисус сказал ему: «Я — не учитель тебе, ибо ты пил из того же источника, из которого я черпаю».
И Он отвел его в сторону и сказал ему три слова.
И когда вернулся Фома к своим товарищам, они спросили: «Что сказал тебе Иисус?»
Фома сказал им: «Если я скажу вам одно из тех слов, что Он сказал мне, вы схватите камни и бросите их в меня. И выйдет огонь из камней и попалит вас»[601].
В этом отрывке характеристики Иисуса, данные Петром и Матфеем, явно сравниваются с признанием невыразимой природы Иисуса, сделанным Фомой, причем первые обличаются за заблуждение и недостаток проницательности. Но почему на эти роли выбраны Петр и Матфей? Появление Петра легко объяснить тем, что он был среди апостолов ведущей фигурой, непререкаемым авторитетом для «ортодоксальных» христиан, от которых аудитория Евангелия от Фомы стремилась отделиться. Но почему Матфей? Матфей был бы одним из самых малоизвестных апостолов, если бы не его Евангелие. Речение Евангелия от Фомы, по всей видимости, указывает на существование Евангелия от Матфея и его атрибуцию Матфею. Однако, приводя мнение Матфея об Иисусе, оно, несомненно, стремится принизить значение его Евангелия и утвердить превосходство Евангелия от Фомы, речения которого исходят от Фомы. Это подтверждается тем, что сравнение Иисуса с «мудрым философом» вполне уместно как ссылка на Евангелие от Матфея. Ни в одном другом Евангелии нравственное учение Иисуса не отражено так подробно, как у Матфея. Этика в Древнем мире считалась достоянием философов, и такой учитель нравственности, как Иисус у Матфея, мог быть назван «мудрым философом». Автор самого же Евангелия от Фомы крайне мало озабочен этикой.
Если Матфей в этом эпизоде олицетворяет Евангелие от Матфея, то очень вероятно, что Петр олицетворяет Евангелие от Марка. Утверждение Петра, что Иисус «подобен праведному ангелу», здесь, по–видимому, сознательно подставлено на место исповедания Петра в Мк 8:29 («Ты Мессия»), поскольку автор Евангелия от Фомы не интересуется ни Еврейской Библией, ни иудейскими мессианскими чаяниями. Выражение «праведный ангел» может попросту отражать ярко выраженную сверхъестественную природу Иисуса у Марка. Или же, быть может, это неверное истолкование библейской цитаты, с которой начинается Евангелие от Марка: «Вот, я посылаю Ангела Моего пред Лицем Твоим» (1:2), где «ангел» означает просто «вестник»(angelos).Возможно, автор речения 13 из Евангелия от Фомы ошибочно отнес эти слова не к Иоанну Крестителю, а к самому Иисусу.
То, что большинство ученых не замечает этих ссылок на Евангелия от Матфея и от Марка в речении 13 Евангелия от Фомы[602],возможно, отчасти связано с убеждением многих исследователей, что Евангелие от Фомы не зависит от канонических Евангелий. Не будем здесь вступать в дискуссию по этому вопросу; отметим только, что, каковы бы ни были в большинстве случаев источники речений Иисуса в Евангелии от Фомы, данное речение очень похоже на сочиненное специально для этого произведения с целью возвысить его над «ортодоксальными» Евангелиями от Матфея и от Марка. Оно демонстрирует всего лишь, что последний редактор Евангелия от Фомы эти Евангелия знал.
К сожалению, специалисты продолжают ожесточенно спорить о датировке Евангелия от Фомы в известном нам виде (а также о датировке гипотетических ранних версий), и, следовательно, остается очень трудно определить дату создания этого речения. Многие ученые полагают, что это произведение современно книге Папия или даже старше ее — в таком случае перед нами независимое от Папия свидетельство ранних представлений о тесной связи Петра с Евангелием от Матфея. Однако, учитывая нынешнее состояние изучения Евангелия от Фомы, этот вопрос вряд ли удастся однозначно разрешить.
Вторая, возможно независимая от Папия, ссылка на Евангелие от Марка как на проповедь Петра — очень косвенная. Согласно Клименту Александрийскому(Строматы, 7.106.4),писавшему около 200 года н.э., египетский гностический учитель Василид утверждал, что его учил некий Главкий, «переводчик(herm?nea)Петра». Такая параллель к замечанию Папия о Марке как переводчике(herm?neut?s)Петра едва ли случайна. Словом «переводчик» здесь обозначаются хотя и разные(herm?neus, herm?neut?s),но близко родственные и синонимичные термины.
Поскольку Климент знал и цитировал работы Василида, мы можем быть уверены, что сообщение о Главкий восходит к самому Василиду. Что касается датировки — Климент расплывчато сообщает, что Василид учил в царствования Адриана и Антонина Пия (117–161 годы н.э.); однако очевидное стремление Климента показать, что он не мог учиться у ученика Петра, может означать, что эта датировка смещена вперед. Евсевий в своем «Хрониконе» называет в связи с Василидом точную дату — 132–133 годы; однако невозможно сказать, к какому событию в его жизни эта дата относится[603].По–видимому, Василид утверждал, что был учеником Главкия, переводчика Петра, примерно в то же время, когда Папий писал свою книгу, или несколько позже.
Ученые, полагающие, что замечания Папия о Евангелиях вызваны антигностической апологетикой[604],иногда видят в его определении Марка как переводчика Петра полемический ответ на заявление Василида, который будто бы учился у Главкия, переводчика Петра. Однако нет никаких свидетельств того, что Папий мог заниматься антигностической апологетикой, так что мало кто разделяет эту идею[605].Намного вероятнее, что Василид в своем утверждении подражал Папию, назвавшему Марка переводчиком Петра. Он стремился доказать, что его эзотерическая традиция исходит из устного учения Петра, и для этого создал конструкцию, параллельную утверждению, что учение Петра содержится в Евангелии от Марка. Последнее могло быть ему известно прямо из книги Папия[606]либо косвенно, через его влияние; однако хронология заставляет предполагать, что это предание о Евангелии от Марка он узнал независимо от Папия. В пользу этой точки зрения говорит и связь как Марка, так и этого Евангелия с Александрией, где у Василида была философская школа. Клименту Александрийскому эта связь была известна (см. Евсевий,Церковная история, 2.16.1)[607].Вполне возможно, что Марк как «переводчик Петра», со ссылкой на его Евангелие, был известен в Египте уже в очень ранние времена. Как и в случае с Евангелием от Фомы, мы не можем быть уверены, что это свидетельство связи Петра с Евангелием от Марка независимо от Папия, однако есть много причин считать это весьма вероятным.
Евангелие Петра?
Курт Нидервиммер в своей нашумевшей статье[608]предлагает три аргумента против исторической достоверности сообщения Папия о Евангелии от Марка. Первый состоит в том, что скудные и зачастую ошибочные данные о географии Галилеи, содержащиеся в этом Евангелии, не позволяют считать автора иудеем из Палестины, каковым был новозаветный Иоанн Марк[609].Второй — то, что ссылки на иудейские ритуалы в Евангелии (Мк 7:1–5) демонстрируют незнание иудейских обычаев и доказывают, что автор, несомненно, был язычником[610].Эти два аргумента направлены против атрибуции Евангелия Иоанну Марку из Иерусалима (и в принципе не противоречат тому, что Евангелие написал некий другой, не столь известный Марк, переводчик Петра). Третий аргумент направлен против утверждения, что источником содержания Евангелия был Петр. По мнению Нидервиммера, этому противоречат открытия критики форм и критики редакций, показавшие, что евангельские предания являются плодом долгой и сложной истории традиции[611].
На первые два аргумента уже прекрасно ответили другие исследователи[612] (в том числе Джоэл Маркус, не считающий сообщение Папия о Марке исторически достоверным), и нет нужды повторять здесь их возражения. Однако можно отметить некоторые свидетельства, указывающие в противоположном направлении. Автор Евангелия от Марка, по всей видимости, двуязычен, владеет и греческим, и арамейским — что характерно для палестинцев и в первую очередь — для иерусалимских иудеев. Мартин Хенгель указывает на большое количество сохраненных в Евангелии арамейских слов и выражений: «Я не знаю ни одного другого греческого текста, на узком пространстве которого теснилось бы столько арамейских слов и формул»[613].Не так давно Морис Кейси показал, что, по меньшей мере, значительная часть этого Евангелия является переводом с арамейского[614].
Глава из книги "Иисус глазами очевидцев"
|